Леонид Афонский
Вспоминая о начале «смутного времени», когда робкие ростки гласности пробивались сквозь асфальт советской ментальности, мы не можем обойти легитимных пионеров нового стиля жизни. Когда в ноябре 1986 г. изумленные читатели «Московского комсомольца», раскрыв газету, вместо обычной бодяги о нравственном воспитании сквозь призму тусовочной жизни прочитали обстоятельно-суровую статью о доле московских проституток, они поняли: градусник жизни вздрогнул.
Болтовня лысого человека о переменах начала воплощаться. И далее: на протяжении всей «раннеперестроечной» гласности «МК» исправно выступал в качестве застрельщика и глашатая. Он не опускался до пошлой ругани в адрес «неформалов» - как «Комсомольская правда» 1987-88 гг., не умствовал подобно яковлевским «Московским новостям». Он разрабатывал нехитрый имидж эдакого «старшего брата молодежи» - без особых похлопываний по плечу и идиотских поучений. Постепенно выходя сам из-под контроля МГК ВЛКСМ, гусевский орган начал претендовать на роль псевдо-фактического идейного авангарда российско-советской молодежи - Павел Гусев как Струве новой русской революции.
Бывший первый секретарь не помню, какого райкома комсомола Москвы (а почему мы должны это помнить? неясно), Гусев в 1984г. пришел в данную замечательную газету. В эпоху борьбы с музыкальными происками рок-агентов Ватикана новоявленный главный редактор рьяно взялся за выпалывание сорной травы психоделических поползновений (А. Маркевич). Одновременно другой рукой он насаждал их сомнительные эрзацы, потенциально симпатичные репрессивному социуму горкома - а ля, скажем, ансамбль «Иверия». Заметим, что именно из МГК ВЛКСМ (как, впрочем, и из ЦК) вышла самая зловещая и гнусная сила многострадальной России в лице группы «Смена». * Такие вот комсомольские масоны наоборот.
«Горбосмена» - можно ее назвать и так.
Итак, Струве русской революции. Не желая оскорблять память покойного Петра Бернгардовича, мы, тем не менее, обязаны указать на некое фарсовое сходство помыслов первопроходца российского государственнического либерализма с гусевским идейным багажом. Попытка построить на культурной основе новый либеральный менталитет имперской России, как ни странно, родственна гусевским потугам взрастить эдакую упрощенно-попсовую модель молитвенника русской авангардной субкультуры. Но в отличие от Струве, не либерализм строил Гусев! Он строил горбореформируемый рай - по рецептам основных направлений XXVII съезда Обреченной Партии.
Однако в конце 1986 г., когда с высот самоускоряющейся рыжковщины Михаил Сергеевич, наконец, обратил свой долгожданный взор на культуру - аккурат после спасения новым Распутиным сибирских рек - Павел Гусев засуетился. Тут-то и грянула светлой памяти додолевская статья о проститутках, ставшая этапным моментом, поворотным пунктом, красным (желтым?) фонарем подлинной гласности в мире социализма. С нее, а вовсе не с VIII съезда Союза Писателей началось внедрение реального наполнения этого понятия в приватную жизнь тогда еще советских людей.
Кстати, вдвойне символично, что символом горбогласности - в отличие от гласности Александра II - стали не всенародные вопли о тяжком кресте крепостных, а именно эссе о доморощенных гетерах современности. Видимо, поколение так называемых «тридцатилетних» (тридцатилетних - к началу 80-х годов) чувствовало свою онтологическую валентность этому явлению. Не в том смысле, что «все мы - проститутки», а в том, что тема латентно-продажного секса понималась как тема некоей тайной свободы, как бы понарошке продающейся (и покупающейся) некоей социоастральной грубой силой, от которой никуда не уйти. В этом ракурсе среднестатистический советский либерал представлялся «тридцатилетним» в образе забитой пасторальной девушки, вынужденной идти на панель системы днем и ночью.
Поколение, родившееся в начале 50-х, стало октябрятами в эпоху травли Пастернака, а пионерами - в Карибский кризис. Между началом борьбы с хрущевским волюнтаризмом и концом пражской весны его лучшие представители вступили в комсомол.
Что это были за люди?
Сразу вспоминается: «ошибками отцов и поздним их умом». Дети сталинских винтиков, не помнившие шока 56-го просто по молодости, они вступали в жизнь с гагаринской улыбкой и голубой фиделевкой на голове. Коммунизм через двадцать лет не казался им чем-то утопичным - хотя к 65-му он начал вытесняться из их сознания алыми парусами и молодым Градским. Этот переходный тип (от soveticus к homo - и обратно) сочетал остаточную самоуверенность «строителя нового общества» с неопределенно-снисходительным свободомыслием, с позволения сказать. Носители данной ментальности стали неуклонно заполнять райкомы к началу 70-х годов.
Это было удушливое время. Казалось, только вчера гусеницы жизнерадостных танков (еще полных постхрущевского оптимизма) раздавили, сами того не ведая, рыхлые надежды обновленцев-комми типа юного Егора Яковлева. Горящие глаза вчерашних детей XX съезда - всех этих бовиных и голембиовских - потускнели за темной завесой сусловской победоносцевщины. Гнусной. В этот-то период молоденькие мальчики, о которых было сказано выше, и начали складываться в новую комсомольскую корпорацию, необратимо принимавшую своего рода орденско-мафиозный характер. Здесь вспоминается Личо Джелли с его активной деятельностью по тайному структурированию анархической Италии в духе Петеньки Верховенского. Символично, что с мировым крахом владычества комсюков эти якобы противостоящие им структуры тут же рухнули, обнажив свою грязную, пустую сущность и оставив после себя духовную Сахару в «самой католической стране мира». Выев, по сути, душу культуры и нации.
Здесь уместно сделать небольшое отступление. Итальянский менталитет в целом (наряду с латиноамериканским, а также каталонским) всегда был легко соотносим с советско-комсомольским духом. От Гарибальди до Тольятти - через Барселону 1936 года. Где, кстати, макаронников тоже было до хрена. Сочетание легкого анархизма, подогреваемого вином и кровью теплых морей, с известным тоталитаризмом мысли и действия (д'Аннунцио, Грамши, Мадзини, да и тот же Гарибальди, у которого его тоже хватало) порождало своего рода спартаковское видение мира, свойственное потомкам римских рабов. Это можно доказать даже антропологически. Русские комсомольцы, что характерно, тоже были дети рабов - только других. Вино им заменял портвейн, а теплые моря - поляковские бабы. Симптоматичны небезответные симпатии к Италии М.Горбачева и Р.Хасбулатова - выходцев из университетской комсомольской среды. Кто скажет, что это не так - пусть плюнет мне в лицо.
Вернемся к началу 70-х. «Московский комсомолец» тогда никто толком не знал - зато все читали «Комсомольскую правду», которая воспринималась в нарастающей свинцовости как островок чего-то волнующе-молодежного. Вспомним «Алый парус», вспомним тогдашнюю инкарнацию А. Аронова - хоть он и не понял ранее фильм «Июльский дождь», да и не мог понять.
«Июльский дождь» - пик шестидесятнического трагизма - был чужд румяным детям пионерских дворцов гагаринской эпохи. Шестидесятников ныне принято топтать со всех позиций-как правых (Галковский), так и левых (Мальгин). Их доверчивая дряблость, вера в добро и открытость миру всегда отрицались спортивной упругостью следующего комсомольского поколения. В этом смысле первые на свой манер повторили путь прекраснодушных эсеров и бухаринцев, а вторые - соответственно, молотовцев и маленковцев (правда, в динамизированном варианте).
Борьба между этими генерационными тенденциями шла в «Комсомольской правде» - да и в стране целом - на фоне постоянного закручивания гаек. В условиях почти полного схождения на нет актуальности и засилья демичевских лозунгов обе группы обнаружили разную реакцию. Первые с грустной усмешкой «повесили носы на полку», понуро разделив свою официозную деятельность и кухонную, «настоящую» жизнь. Егор Яковлев пишет приторно-пошловатые рассказики о Ленине, Бовин - речи для Л.И. До 1972г., когда его выперли международным комментатором в «Известия», где он от перенесенных страданий непропорционально растолстел. Комсосемидесятники же (назовем их так) реагировали совершенно иначе.
Будучи куда более материалистичны по духу и несмотря на все свои астральные закидоны, они прекрасно, как рыбы в воде, чувствовали себя в разрастающихся водорослях системы. Нахрапистые, околобрежневского плана рвачи, они стремились взять от правящей структуры все что можно - и даже больше того. Но беда была в том, что неэффективная авоська власти не могла прокормить всю эту ораву кадавров, которые, в отличие от молодежных номенклатурщиков старого склада, не желали десятилетиями ждать своего часа. Тем самым они активно раскачивали подводную лодку отечественного тоталитаризма, за что им можно сказать только спасибо. «Ворюги нам милей, чем кровопийцы». Во всех отношениях милей. Уместно вообще заострить апологию ворюг. Чем скорее они все разворуют, тем неизбежнее жизнь сама начнет строить новые структуры.
Мы не осуждаем данных людей. Мы просто констатируем, что это было за поколение. Собственно говоря, пора покончить с традициями морализаторского осуждения а ля Герцен, который, быть может, и умел любить, но любовь эта забивала и подчиняла себе всю его мощную мысль.
Шли годы. Время красного коня кончалось. Падала цена на нефть. Наверху начиналось шараханье в поисках спасательных кругов.
Умирали престарелые генсеки. В умах и сердцах молодежи все шире и плотнее укоренялась поп-музыка. Мы не будем пересказывать здесь дискретную историю «Звуковой дорожки» «МК» - она и так достаточно хорошо известна. Куда важнее вычленить тот спектр тенденций и обстоятельств, который способствовал становлению и укреплению нынешней, гусевской команды, оказавшейся в андропо-черненковские годы у руля сей газеты.
Дело было так. Почерневшая и посусловевшая «Комсомольская правда» изрыгала изо всех своих пор тех сотрудников, кто не желал медленно карабкаться по аппаратной лестнице янаевских саун, а хотел длинноногих красавиц и белых «мерседесов» здесь и сейчас. Все они плавно пополняли ряды сотрудников «МК», где, правда, зарплата была низкая, но мечтать не возбранялось.
Лоно «Московского комсомольца» явилось своего рода щелочной средой, где порнографические страсти большинства сотрудников росли, пухли, внутренне бурлили и нетерпеливо дожидались выхода. Здесь их не пресекали в корне, как в «КП» и других совмолодежных изданиях того времени, а как бы держали на медленном огне. И вот, когда грянула долгожданная свобода, «рыбы кинулись косяками».
Наиболее дальновидные сотрудники газеты активно занялись проституцией - ибо эта тема, суля наиболее быстрый и эффективный доход, позволяла успешно сочетать приятное с полезным. Этот подход оказался созвучен духовным исканиям многих деятелей нашего искусства - вспомним Кунина, Пичула и многих других. С другой стороны, далеко не все работники газеты замкнулись в этой узкой сфере, хотя дань ей в той или иной мере отдали почти все.
Значительная их часть предпочитала сочетать разработку идей сексуальной свободы с углубленным стебом на тему музыкальной жизни 80-х гг. Так, ведущий «Звуковой дорожки» Дмитрий Шавырин в 1987 году активно балансировал между привычными муляжными поп-идолами и социально ориентированным роком шевчуковского толка - последовательно замалчивая при этом творчество гениального автора А. Башлачева. Именно в это время на страницах «МК» выступали всевозможные деятели рок-оппозиции, пытавшиеся, в свою очередь, использовать тогдашние противоречия между различными комсомольски-аппаратными кланами.
Однако эти попытки удались лишь наполовину. «МК», напуганный радикализмом этих фигур, прервал сотрудничество на самом интересном месте. Новым полем его деятельности стали конформно-коммерческие направления лоялистского толка в духе новомодной поп-дивы Ирины Аллегровой. В конечном счете музыкальные искания наших героев вылились в прославление представителей ублюдских спортивно-технократических стилей и прочих постперестроечных выродков.
Цинизм вообще традиционно украшал онтологическую основу «комсосемидесятнического» поколения «МК» на всем его продолговатом пути. В этой связи нетрудно заметить, что эти с младых ногтей закоренелые конформисты, выросшие в хрущевско-раннебрежневских инкубаторах «Артека», гордящиеся перед шестидесятниками отсутствием иллюзий (не ими развеянных), оказались ныне в центре общественной жизни самым закономерным образом. Повторный (постгорбачевский) крах второго дыхания шестидесятников бросил огнеупорных наследников к социальным высотам моложавыми, но уже зрелыми людьми. Отсюда, кстати, и их нынешние заигрывания с неоконсервативными идеями, в которых экс-аппаратчики не смыслят ни ухом, ни рылом, но брюхом чувствуют их брокерскую созвучность сегодняшнему дню. Вспомнить хотя бы «комсомольского кадета» Астафьева, мечущегося между мечтой о буржуазном процветании и волчьей тоской по гибнущему имперскому прошлому.
В заключение вернемся к Павлу Гусеву. В последнее время он позволил о себе говорить: бывший секретарь райкома вдруг принялся выступать с монархическими эскападами умеренно-консервативного толка. Что же за этим стоит? А стоит за этим глубокий авторитаризм всей этой перекрашенной номенклатуры - причем, наиболее дальновидной, провиденциалистской ее части. Не наивная любовь к титулам и побрякушкам самодержавного антуража - а трезвый расчет в сочетании со звериным чутьем, вскормленным долгими годами борьбы за власть в недрах покойного комсоложского питомника.
Не отрицая общественной значимости рассмотренного типа личности в текущий период формирования новой буржуазной России, мы, тем не менее, не можем признать за ним право на авангардную роль в современном молодежном движении, чего день за днем взыскует популярная псевдорадикально-бульварная газета.