Если я смог написать огромное, сложноорганизованное произведение, посвященное русской культуре и философии, то не потому, что я умный, а только потому, что я между прочим обладал и колоссальным зарядом воли. Таким, что от одного моего взгляда алюминиевые вилки узлом завязывались.

Теперь «алюминиевые вилки» - пройденный этап. Пора переходить на чугунные тумбы. В 80-е годы философский факультет МГУ называли «дубовой рощей». Но в этой роще жила одна зверюшка. 30-метровая. И сейчас она вышла немного погулять на поляне русской литературы. Лапушками потоптать кое-кого.

Герой нашего времени

Фото: Сергей Бабенко

...Я всегда ощущал свою жизнь как цепь все более увеличивающихся неудач. Я провел детство в центре Москвы и был очень привязан к своему дому. Когда нас выселили на окраину, это было для меня трагедией. Во дворе дети рабочих и уголовников издевались надо мной. Я очень любил учиться, уже в младшем возрасте хорошо знал античную мифологию, историю, мне очень хотелось изучить иностранный язык. Но в школе меня травили и ученики и учителя. Три раза пытались выгнать. Десятый класс я закончил худшим. Потом, в университете, я специально притворялся и учился довольно хорошо. (У меня в дипломе только одна тройка: по какому-то издевательскому предмету, кажется, «диалектическому материализму»). Но и тут мне не удалось избежать провала. Защита диплома (я специализировался по истории зарубежной философии) окончилась крахом. Мой оппонент сказал, что я глупый, невежественный и злой человек. Его почти часовая речь неоднократно прерывалась хохотом сидевших в аудитории. На меня навешали всех собак, начиная от того, что я изобразил великого античного мыслителя Платона мрачным мизантропом, в то время как он был хорошим, добрым человеком, любил зверюшек и т.д., и кончая неизбежным «незнанием трудов классиков марксизма-ленинизма». Или вот еще одно «событие». Не так давно я работал в одном журнале. Меня приняли на должность заведующего отделом. Я старался работать как можно лучше: написал на 50-ти страницах записку об улучшении работы редакции, подготовил к публикации целый ряд материалов. В результате меня выгнали из журнала «в 24 часа», обвинив в нежелании работать и нарушении трудовой дисциплины. Поэтому я не сомневаюсь, что и публикация моей книги, если она действительно произойдет, принесет мне мало хорошего. Я получу, правда, некоторую сумму денег (весьма незначительную и «в дереве»), но за это последуют новые несчастья, новые издевательства и обвинения - в невежестве, в человеконенавистничестве, в животном эгоизме.

Вы спросите: не преувеличиваю ли я предопределенность своей судьбы, а следовательно, и судьбы человека вообще? Ведь на самом деле многое зависит от самой личности, от трудолюбия человека и его таланта... Да, я не опускал рук, шел против течения - и вот теперь, что называется, «дал на себя информацию». Я всегда, начиная с 7-8-летнего возраста чувствовал ненависть со стороны окружающих. А «насильно мил не будешь». Вот школа. Почему надо мной глумились? Я был неспособен? Неверно. Ведь я лотом закончил МГУ. Трудный характер? Опять неверно. Никакого патологического хулиганства или истеричности за мной не наблюдалось. Тем не менее, вполне рациональная причина ненависти ко мне есть. Дело в том, что я всегда был личностью. Даже в 7 лет. Я был Особенный. Отличный от окружающих. Вы скажете, что «многое зависит от личности». Правильно. Но в нашем обществе от нее прежде всего зависят ее собственные мучения. Сам факт появления личности в нашем мире дает окружающим ее «простым советским людям»* неисчислимые возможности для виртуозного «отведения души».

Вы, наверное, хотите сказать, что я счастлив. На самом деле я несчастен и забит. И забит «ни за что, ни про что». Просто за то, что я Личность. Личность, в силу ряда причин живущая в мире, где личностное начало неразвито. Неразвито настолько, что сам факт появления развитой индивидуальности является аномалией. Аномалией, которая гнездится в двуединой природе русского мира, его одновременно и западной и восточной ментальности. Восток и Запад в России неразрывны. Люди живут в азиатских коммуналках и по-европейски мучаются этим. Рождается Толстой, величайший индивидуалист и эгоист, и воспевает в своих произведениях азиатское «роевое начало». Пожалуй, ни в одной нации нет таких масштабных внутринациональных отличий, как у русских. И я русский, и окружающие меня русские, но мы совершенно разные люди. Абсолютно разные. Полярно. И одновременно совершенно близки. Например, моя мать. Трудно найти более мне чуждого человека, человека, может быть, оскорбляющего мое достоинство. Но одновременно она и максимально близкий мне человек, потому что - мать. И мать, по-своему любящая меня. И смысл моей книги - то, почему ее стоило бы прочесть многим людям - заключается в том, что в ней решается вопрос экзистенции русской личности, дается некоторый способ ее существования в русском мире вообще и в мире сегодняшней «советской» России в частности. Это борьба за «Логос». Борьба жалкой, загнанной в угол Личности. Большая буква здесь подчеркивает не масштаб, - весьма незначительный, - а ее «живость», «действительность».

Да, борьба маленькой Личности с государственным и мировым хаосом. Иногда это чисто механическое сопротивление, иногда стоит просто кричать. Вам давят сапогом в грудную клетку, сопротивляться физически вы не можете - что вам остается? Извиваться и орать. Но молчаливая ненависть глубже. Следует ненавидеть и понимать.

... Главная ошибка при рассмотрении абстрактных проблем это как раз излишняя абстрактность. Масштаб и так непропорционален бедному человеку, зачем же крутить ручку телескопа еще дальше? Поэтому давайте коснемся такой конкретной вещи, как моя биография.

Вот, смотрите, ко мне приходят и говорят: «Дмитрий Евгеньевич, миленький, расскажите нам, пожалуйста, про горние высоты мирового духа. Вы такой умный, все науки превзошли, а мы под чаек посидим у телевизора, послушаем». Что я могу ответить? Кто я? Кем бы я был в нормальных условиях? - Профессором в Сорбонне. Тихо изучал бы там античность. Мне повезло в жизни. Я «баловень судьбы». Один на тысячу, на миллион вытягивает счастливый билет: идеальный голос, богатство, умение рисовать. Я вытянул свой счастливый билет - интеллект. Теперь как мне его пришлось использовать. Оставим за рамками «трудности роста». Итак, мне 17 лет. Я окончил школу с троечным аттестатом и плохой характеристикой. В ВЛКСМ не вступил. Только что у меня умер от страшной болезни отец. Меня должны забрать в армию. В армии шагистика, мордобой. Время, когда один год учебы идет за пять, я буду вынужден провести в казарме. Результатом этого неизбежно явится отставание в уровне развития. Что я делаю? С высоким-то интеллектом?

Ложусь в психбольницу и оформляю справку о психической неполноценности... Далее, Университет. С моим аттестатом поступить туда невозможно. Единственный шанс - сдать все экзамены на отлично. Четыре пятерки ставят только «своим» абитуриентам, поэтому я даю приемной комиссии взятку. Однако и после этого меня не берут на дневное отделение из-за нехорошей статьи в военном билете. Мне приходится идти на вечернее. Для того, чтобы там учиться, днем необходимо работать на производстве. Действительно совмещать работу с серьезной учебой в университете невозможно, поэтому я оформляю фиктивные справки, а живу на средства матери. Мать охотно кормит меня и дает деньги на карманные расходы, но за это надо платить: еженедельно выслушивать ее виртуозную нецензурную брань, попреки, нотации и т.д. Пойдем дальше. Для учебы мне нужны книги. Большинства из них нет в свободной продаже, или они стоят слишком дорого. Тогда я при помощи своих товарищей организую печатание необходимой литературы. Книги размножаются нелегально на ксероксе одного из предприятий. Чтобы окупились расходы, часть тиража я продаю. Таким образом я превращаюсь в книжного спекулянта, а поскольку значительная часть литературы является «антисоветской», то я уже окончательно чувствую себя «особо опасным государственным преступником». Далее. Основой моих занятий служит не учеба в МГУ, а самообразование, так как на философском факультете того времени лекции читали какие-то лощеные армяне и пьяные киргизы. Было видно, что все это они за деньги - за деньги купили себе должности и диссертации. Я учился на пятерки, но это было, за исключением двух-трех предметов, чистой воды придуривание. Во время «беззаботной студенческой молодости» я вел скрытную, двойную жизнь, ни с кем особенно не сближаясь и никогда не давая на себя лишней информации. Я не расслаблялся ни на один день, не выпил за эти годы ни рюмки вина и всегда трезво взвешивал: кому, когда, зачем и что сказать. Я вел напряженную шахматную партию с государством. С миром. И проигрыш, я понимал это, означал в конце концов физическую гибель в тюрьме или психбольнице. Но цель? Какова была моя цель? Стать Наполеоном? Нет, я никогда не был закомплексованным маньяком. Мои действия были просты и рациональны. И также проста и рациональна была моя цель. Я хотел стать... обывателем. Интеллигентным европейским обывателем. Вот и вся моя тайна, мое «особо опасное государственное преступление». Я мечтал о своем доме, о любящий жене и детях, и о том, чтобы меня оставили в покое, чтобы я мог в спокойной обстановке заниматься своей философией. И ничего этого, несмотря на колоссальные усилия, я к 30-ти годам не добился. И сейчас это для меня так же далеко, как, например, полет в космос. А казалось бы, это ведь пустяк. Это дано каждому. Каждому среднему, нормальному человеку. А для меня это фантастика. Значит тут что-то не так. Значит игра ведется не по правилам.

Одной из целей поступления в МГУ было преодоление одиночества. Я мечтал познакомиться с девушкой, с которой была бы возможна не только физическая, но и душевная близость. Но я не смог включиться в мир студенческой жизни, так как не попал на дневное отделение и, кроме того, боялся быть слишком на виду и привлекать к себе излишнее внимание... Теперь ко мне подходят и говорят: «Ну, вот, мы знали, что у нас в стране все эти годы росла интеллектуальная смена. Годы застоя это не «голое отрицание». В это время вызревало новое поколение». Но я не поколение. Я не закон, а исключение. Я появился «вопреки». Розанов писал, что при социализме никаких гениев не будет, потому что «Леонардо да Винчи» еще в 12 лет школьный коллектив свернет шею. Меня не сажали в тюрьму; даже почти не били. Но я жил в мире совершенно мне чуждом. Настолько, насколько это вообще возможно. С семи лет я был «резидентом» в стане врага. Я всегда чувствовал, что сам факт моего бытия оскорбляет нравственность этого мира. Настолько, что даже если покончу с собой, то вызову не вздох облегчения, а взрыв негодования: кому-то «отчетность» испорчу, каким-то «близким» доставлю душевное неудобство и т.д. Если я смог написать огромное, сложноорганизованное произведение, посвященное русской культуре и философии, то не потому, что я, вот, умный, а только потому, что я между прочим обладал и колоссальным зарядом воли. Таким, что от одного моего взгляда алюминиевые вилки узлом завязывались. Но я жил все эти годы не на проценты, а на капитал. И вот к 30-ти годам: совершенно опустошенный, одинокий человек, действительно ставший психопатом. За что? Мне говорят: «Ну, у вас сейчас «сто путей, сто дорог». Предлагают писать учебники для «совков». А я говорю: «Отпустите меня. Хватит, отпустите. Наглумились, наиздевались вдосталь, теперь отпустите!» Я европеец, а европейцы должны жить в Европе, а не в СССР. И знаете, что? Я не люблю эту страну. Вообще русскую культуру - не люблю. Не то, что она меня бесит или угнетает. А вот есть несколько степеней отстранения: неприязнь, раздражение, злоба, ненависть. А потом дальше, больше. И, наконец, резьба срывается и начинается равнодушие. И это равнодушие, еще дальше, переходит в холодный интерес. Вот этот холодный интерес я сейчас испытываю к России. Говорят: многострадальная и т.д. А я говорю: «Деньги верните». Знаете, в 60-е годы была прибаутка про «вещизм» американских нелюдей. Во время советской выставки в Америке демонстрировался печатный станок. И какой-то американский мальчик стал регулярно приходить и печатать на нем рекламные проспекты. Совки думали, что ему нравится - он это делал аккуратно и с видимым удовольствием. И когда выставка уезжала, гаденыш подошел к руководителям и сказал: «А деньги?» - «Ах, деньги, твою...........» То есть в книге было написано, что «члены советской делегации были неприятно удивлены», но я себе это наглядно именно так представляю. И денег конечно «провокатору» не дали. Так вот, господа, пожалте мне за 10 лет труда деньги. Гонорар-с с книжечки. Да и моральную компенсацию желательно бы: голые на столе пляшите. А я, я чаек попью... А впрочем, это все чушь. Идея должна быть другая: «Не связывайся с блатарями». Себе хуже будет. Ничего они не дадут, а, пожалуй, наоборот, последнее отнимут. Поэтому одно остается - бежать. Пока я еще не стар, пока мой ум, моя честность еще могут найти благодатную почву, и я тогда смогу построить свой дом, свою семью, свой мир. И умереть, сказав: «Жизнь бессмысленна, но имеет некоторый стиль. Я не нарушил его. Поэтому мне грустно уходить, но не страшно». В СССР же, как видно, начинается «веселая жизнь». Можно, конечно, нырнуть в нее, пуститься во все тяжкие. Но что в конце? Страх и ничего, кроме страха. Жизнь здесь - безвкусна, бесстильна. Пошла.

Отличие философа от простого смертного заключается в том, что он за отдельными проявлениями мира видит определенную закономерность. Видит сам этот мир. В целом. Вчера под дверью стошнило пьяную старуху, сегодня сделали профилактический обыск, завтра вы застряли в лифте и просидели в нем 12 часов. На улице из вашей собаки сшили уродливую шапку, а сосед - милейший человек, - долго и нудно что-то выпрашивал, униженно, жалко, со все более нарастающей злобой. Два месяца назад у вас отключили водопровод (ремонт), а месяц назад - по ошибке избили палкой по голове. Спокойно жить вам не дадут. С вами все время будет что-то происходить. И вокруг вас - тоже: дикий скандал за стеной с поножовщиной и матерной руганью, нашествие клещей и крыс, взрыв булочной за углом. Для окружающих же все это вовсе не происшествия. Это само «шествие», жизнь, быт. Рутина. Приподнятые брови в недоумении: «А как же иначе?» Это определенное качество этого мира. Точнее, его глубокая некачественность, ошибочность. Выход один: переселение в другой квадрат, квартал. Город. Страну. Иначе - медленная (а то и быстрая) гибель. Вы для этого мира инородное тело. И мир этот будет исторгать вас из себя всеми доступными способами, просто удивляя своей бешеной изобретательностью: от шофера-алкоголика до светящейся в темноте картошки. Спорить с миром, даже маленьким, отдельному человеку бесполезно. Вражда с ним - это такая «ситуация», которую невозможно исправить. От нее можно только избавиться, уйти. И первый шаг к такому уходу - внутреннее отстранение: отношение к окружающим с иронической злобой. Соответственно, крушение порочного мира будет возможно лишь в том случае, когда эта ироническая злоба станет и его внутренней доминантой. Только после этого мир перерастет свои рамки и начнет саморазрушаться. Есть только один вид устойчивого и самодостаточного хамства - хамство патриархальное. 70-летнее хулиганство кончится только тогда, когда «советский человек» начнет вызывать брезгливый смех. Сначала им восхищались (внутри его мира, речь об этом), теперь жалеют. Иногда ужасаются. А он просто - гадкий. Мерзкий, вонючий совок. Фу. Как вот в лагере - в столовой есть специальный стол для «петухов». Туда с ними ни один нормальный зек не сядет. «Западло». И вот представьте себе, в кафе совок заходит, садится за стол и свои гротескные «Известия» раскрывает: «Депутат Собчак сделал заявление». А все раз - и выходят. Или его «выходят». Вот когда это начнется, тогда все будет хорошо.

Понимаете, жить в СССР - гадко. Неприлично. Я не говорю об интеллектуальном или гражданском унижении - это унижение половое. Жить здесь - это унижение мужского достоинства. Они ниже пояса бьют. Что я могу сказать - муж, отец? Рассказать сыну, как надо мной глумились в школе? Меня бил один, он боксом занимался. Из класса девушка его выходит, и он меня со всей силы поддых - я скользил по стене вниз, корчился, задыхаясь. Это он так за ней ухаживал: вот, мол, «сильный». «Бесплатное 10-летнее образование». Или мне рассказать, как от армии уворачивался, прикидываясь сумасшедшим? А жене я, кормилец, «получку» принесу - 35 долларов не в час, не в день, а в месяц? Кто я? Я «советский человек», то есть ничтожество. К 30-ти годам нищий, ничтожный одиночка. Совок.

Вы помните, я сказал, что первым этапом является механическое сопротивление окружающему миру, его физическое, волевое и интеллектуальное отторжение. Но это «во-первых». Вторым этапом защиты личностного начала является осознание собственной внутренней дефектности. Ведь весь этот хаотичный безобразный мир имеет свой внутренний коррелят в моей голове. Я же не пришелец и не иммигрант. Я «кровь от крови и плоть от плоти». Да и сам этот азиатский «советский мир» тоже возник не от сырости. Когда 60 миллионов смахивается с поверхности планеты без каких-либо видимых причин, то это как раз не случайность - на это, значит, есть причины внутренние. Не таится ли в самих истоках русской цивилизации неуважение к человеческой индивидуальности? Сама русская индивидуальность, русская личность есть. И это свидетельствует о глубоко западной природе нашего мира. Китайское или узбекское «я» - пустое множество, круглый квадрат. Русское «я» несомненно существует и можно довольно легко определить его основные параметры. Но. Не менее несомненно, что наш мир есть также мир восточный, и русская личность испытывает на себе постоянное глухое азиатское давление, испытывает азиатскую ненависть и презрение к индивидуальному началу в человеке. Просто до «революции» проблема сильно сглаживалась разумным (но, увы, хрупким) сословным разделением: европейский верхний слой и полу-, и азиатская масса. Наиболее болезненным был «стык». Ведь что такое борьба западников со славянофилами? Это антагонизм между интеллектуальной частью европейской элиты и третьесортной «колониальной» интеллигенцией, вышедшей из народной полуазиатской толщи. Эти «разночинцы» и так были измучены комплексами, а тут еще их место оказалось занятым «белыми» - вот и метафизическая причина катастрофы XX века. И особенно тяжело, когда это противоречие проходит через одного человека. Вообще это всегда было в какой-то степени, так как чистых «западников» и чистых «славянофилов», конечно, не существовало. Но именно «в какой-то степени». Иногда же случалось и «по центру». Тут можно назвать Чехова, из философов - Розанова. О Чехове есть интересные исследования, судьба же Розанова пока остается загадкой. Драмы его жизни никто не понимает. А она очень близка именно нам, нашему времени. Ведь Розанов жил в сословной монархии, и к тому же евро-азиатской монархии. И он, мыслитель, был мещанином. Философ от Бога в стране, где философская культура находилась в зачаточном состоянии и где существовала жесточайшая иерархия. Кем были все эти Мережковские, Бердяевы, Соловьевы, Шестовы? Да уже в детстве они были «детьми уважаемых людей», детьми номенклатуры, со всеми вытекающими отсюда последствиями: английскими спецшколами, папиными «волгами», импортной «жевачкой». А Розанов... Давайте я прочту вам отрывок из его статьи.

«(Я испытал чувство ужаса) в Москве, окончив курс в университете, когда мне ответили «по начальству», что «нет вакансий» на должность учителя, нигде и никаких. Может быть и были (и даже наверно были) -да «для своих людей». Последний рубль истратил на запись в какой-то «конторе для приискания мест»: но и контора не помогла. И вот этот вечер, когда я стоял над Москвой-рекой (на мосту), недоумевая -жить ли, умереть ли, «как буду жить» и «страшно умереть», - он по тоске своей не имел ничего подобного с тем, когда в детстве сапог не было, а лук все-таки был...А теперь я был в сюртуке и в галстуке, все как следует. Пойти в «ночлежку»: да ведь надо адрес знать, надобны «проторенные уже пути», «пример товарищей»; и это все у счастливого «босяка» есть, он - «капиталист» в смысле обилия «открывающихся дорог» сравнительно с интеллигентом, просто вот только «не получившем места»! - Что за важность: мало ли таких?!»... Много. И все эти «многие» гораздо, гораздо несчастнее мужиков, даже несчастнее и босяков, у которых есть «свои люди» и, ей-ей, бездна путей и исходов: наконец, есть «алко'голь» (ударение Максима Горького), тогда как я - непьющий... Что еще страшно было на этом мосту, даже страшнее всего, отчего и можно было броситься в воду: наступал вечер и быстро-быстро засветились везде огоньки, такие тепленькие, такие миленькие; ни к одному-то, ни к одному огоньку я не могу подойти, сказать: «здравствуйте, господа, дайте посидеть с вами... может, и поужинать можно». Нигде такого места. Все - чуждо!»

Сама по себе ситуация вполне «интернациональна». Но типично русские «детали» доводят до слез. Оказался один на улице, «интеллигентный безработный». Но ведь Розанов был отличником. И вдруг - ничего. Или если этот мир его отверг, если это гордый одиночка, противопоставивший себя всем, то откуда такая тоска по «огоньку», по возможности куда-то пойти? Тоска русского человека: «Некуда больше пойти». А зачем куда-то ходить? Тут видна слабость, внутренняя несамостоятельность русского «я». Его отстраненность и одновременно влечение к «другим». Русские всегда путают масштаб. «Противоречие между личностью и коллективом в русском обществе». Звучит благообразно. Это все равно, что сказать: «В пенитенциарных учреждениях неформальными лидерами локальных групп являются лица, многократно отбывавшие срок наказания». Но как это реально? - Барачная вонь, «основной» в наколках, сидящий на верхних нарах; и удар сверху пяткой в нос: оглушающая боль и струя крови, текущая по подбородку, по лохмотьям... Розанов, тайком от жены, - старой идиотки, которая на него орала с утра до вечера, - собрал деньги и издал за свой счет первый труд - книгу «О понимании». Учитывая молодой возраст автора и пещерный уровень тогдашней философской культуры в России, эта книга была по крайней мере явлением незаурядным. Однако на нее никто не обратил внимания: не прогрессивная, нет протекции. А Розанов, конечно, надеялся, мечтал. Огромный том с таблицами, изданный на последние деньги. Нет, не о славе мечтал, - всегда был трезв, - мечтал о некоторой известности, о том, что «обратят внимание», помогут выбраться из провинциальной трясины. Но «книга не встретила сочувствия». По-русски не встретила сочувствия. То есть я объясню вам, о чем речь. В коллективе провинциальных учителей, где работал Розанов, стало известно, что молодой выскочка «написал какую-то книгу о понимании, которую никто не понимает» (Розанов сам раздарил коллегам экземпляры). И вот, через некоторое время на пьяной вечеринке один из коллег сострил: взял подаренный том, вышел на крыльцо, расстегнул штаны и «облил». Бердяев все писал про «русскую идею». А может быть, это и есть «русская идея»? Может быть, 70-летнее хамство имеет свои истоки в самой русской сердцевине?

...Любая реальность греховна. Причем, как известно, один из наиболее тяжелых грехов, может быть, тягчайший грех - это уверенность в собственной безгрешности. И, может быть, наибольший грех, лежащий на русских мыслителях, заключается в том, что они очень много говорили о недостатках и пороках русской реальности, и очень мало - о недостатках и пороках русской идеи. Действительность часто изображалась ужасной. Но истоки, воление, цель - всегда идеальны. Почему? Почему русская идея «хорошая»? А я говорю, что она гадкая, И могу доказать это, по крайней мере, с той же степенью убедительности. Конечно, в «Бесконечном тупике» я, желая исправить положение, часто перегибаю палку в другую сторону, на самом деле русская идея просто никакая, безликая. Идея вообще безлика (за исключением некой божественной идеи, например, идеи христианского Бога, то есть идеи-человека). Но контакт с ней всегда «валентен». И высшая форма этого контакта - это зрячая любовь, любовь при видении и знании всех недостатков и пороков.

Итак, все-таки любовь к России? Скорее - принятие. Мне жалко ее. И себя. Ведь что является для моего восприятия наиболее конкретным осуществлением русской идеи? - Я сам. Но разве у меня доминирующее чувство к себе - ненависть? Нет - жалость. Даже свой ум я всегда жалел. Я всегда был крайним и последовательным рационалистом Мой ум холоден и совершенен. Мышление проходит незаметно для сознания, как бы само собой, но, оглядываясь назад, я постоянно ужасался его последовательности: жестокой, неумолимой, не прощающей никогда и ничего. Конечно, я рационалист. Но в чем суть рационализма, как я его понимаю? В примате рассудка? - Элементарный здравый смысл подсказывает, что сам человек - существо иррациональное. Разум - велик, только человек-то - существо конечное и неразумное. Поэтому классический рационализм - совершенно наивный, нерефлектированный. Какой из этого вывод? Не следует спорить с собой. Умен не тот, кто бравирует «мощью своего мышления»,а тот, кто мудро ошибается. Кто любит свой ум, но смотрит на его проделки сквозь пальцы и готов идти с ним на компромисс. Следует не утилизовывать достижения своего разума, всегда случайные и ограниченные (будет хуже), а, наоборот, использовать его бесчисленные ошибки, лишь иногда и слегка пытаясь исправить в ходе мышления некоторые частности. Исправить скорее с точки зрения ритма и эстетики, а не тезиса. В этом отношении разум и нация очень сходны. Национальное - это определенная форма конечности, ошибочности того или иного мира (а интернационализм» - худший вид подобной ошибки). Следует мириться с этим.

Что я могу сделать? Изведут меня здесь. Раз я здесь всем мешаю, раз меня никто не любит, то следует тихо уехать на Запад. Это больно, но здесь будет еще хуже. Там, без денег, без языка я никому не буду нужен. Но я действительно никому не буду нужен, и меня оставят в покое. Я бы остался, если бы меня оставили в покое, если бы я мог надеяться, что, например, своим сегодняшним «интервью» вызову у кого-то сочувствие - или не вызову ничего. Но я вызову насмешки и неприязнь. Меня сочтут бездарным эгоистом. Философов в России никогда не любили. Любили рассказчиков и балерин. Сейчас популярность Бердяева или Флоренского идет в русле общего культуропоклонства, свойственного государствам со средним уровнем развития. Но уже раздаются возгласы негодования. Кому-то какие-то русские философы «не угодили». Широта души? Видели ли вы ее у русских? Я - нет, и думаю, что выражение «широта русской души» возникло от противного, свойство это ценилось как редчайшее исключение. Наоборот, для русских чрезвычайно характерны мелочность, мстительность, придирки. Ну, простите, что я есть. Ведь Россия огромна. Ее с Луны видно. В ней все должно быть. Нет, не простят. Даже как чудака не оставят.

Я ведь как «Бесконечный тупик» писал? Учась в МГУ, я в конце- концов влюбился в одну студентку, но считал себя недостойным ее. Я думал, ну, признаюсь я ей в любви, жалкий, испуганный. Зачем ей это? А я лучше сделаю. Напишу для нее книгу. Чтобы она, умная, хорошая, читала, и ей было интересно. А потом признаюсь. Если она откажет, то все равно получится хорошо, необидно. Она отнесется ко мне с уважением. Мы пойдем с ней по осеннему парку, и мне будет больно. Но не будет хамства. И потом я вернусь в свою жизнь. В то, что является моим как бы «домом», где грохот кастрюль и взвизги ополоумевших от злобы мещан; в то, что является моей как бы «работой» - выклянчивание редких книжек у скучных, неинтересных людей, и затем - ксерокопирование и продажа людям, еще более скучным и неинтересным; в то, что является как бы моей «родиной» - выход из вагона метро обязательно рывком и за полсекунды до закрытия дверей, мучительное вслушивание в треск телефонной трубки, прятание дневника в корпус телевизора. Но это будет уже не страшно. У меня не будет настоящего, но у меня возникнет прошлое. Я обрету некоторый стиль жизни... Но она сказала, что я жалкий, ничтожный кривляка, и моя книга местами напоминает ей последние годы жизни Мерилин Монро, когда та стала сходить с ума на почве собственной исключительности и часами рассматривала себя в зеркало, задирая ноги и гладя грудь. Что ж, остроумно. Но ведь Мерилин-то Монро наверно можно было так? Она ведь была - Мерилин Монро. И даже иначе: пускай я графоман, пускай некрасив и вызываю отвращение. Но все равно: предположим, такой человек преподнес какой-нибудь американке огромную книжищу. Она бы закатила глаза: «Во дает!» И подруге по телефону сразу: «Представляешь, тут один тип...» А эта русская, не-ет. «Ты как все, ватничек надень, шоколадку «Советский спорт» подари». И я знаю, что так же подумает нормальный советский читатель: «Много о себе понимает, «личность». Надо быть скромнее. Нам такие «мерилины монры» не нужны. Не надоть. Написал книжечку? Ладно. А теперь сожги. Не высовывайся. Писать-то все мастера. А ты смену у станка отработай». Это средний читатель. А умный скажет: «Да верно это. В основном. Только зачем ты, чудак, говоришь? Об этом молчать надо. А говорить культурненько: Бердяев, Флоренский, Соловьев, то-се». На Западе модно и престижно быть личностью, поэтому даже совершенно одномерные люди более-менее успешно подделываются под нечто единичное, индивидуальное. У нас - наоборот, и человек, обладающий внутренней самостоятельностью и оригинальностью, должен по крайней мере из приличия натянуть на себя безопасную советскую шапку и встать в общую очередь за талонами на мыло. Вы часто слышали выражение: «Тлетворное влияние Запада». А хоть раз вам попадалось: «Тлетворное влияние Востока»? И подходит ко мне азиатская рожа, дышит свонявшимся воздухом изо рта: «А я, брат, думал, ты умнее».

Я свой народ знаю. Вот он где у меня - в кулаке. Мандельштама Осипа Эмильевича читали? «Благословить тебя в глубокий ад сойдет стопами легкими Россия». Это он написал о комиссаре Линде. Его солдаты в 1918 году убили. Он ими, инородец, решил управлять. А народа русского характера его - не знал. И погиб. А меня, нет, вр-решь, сволочь, не возьмешь. И я тобой, а не ты мной управлять будешь. Ты вот смену отстоял у станка грязного, гадкого, выточил деталь дешевую, глупую. А я за это время на машинушке пишущей дома, в тепле, в холе: «чуки-чуки-чук» - 18 страничек. И заработал столько, сколько ты за месяц. Понял, харя российская, как русский дворянин деньги зарабатывает? И всегда так будет. И денежки эти я потрачу не так, как ты: куплю винца хорошего и с девушкой приятной в Цэдэеле посижу. А ты нажрешься сивухи и будешь блевать в подъезде, где кошки гадят. Так-то, милый. Будешь слушаться меня и таких, как я, и все у тебя начнет тоже по-хорошему получаться. Начнешь опять кочевряжиться - так и останешься свиньей гадкой, совком. Я ведь не держу зла-то на тебя. Я тебе добра хочу-то. Не твоего ума дело Галковского судить. Не нравится 6н тебе, а ты гордыню-то смири, терпи. Вот не было его 70 лет. Хорошо тебе было? А с ним все лучше будет. Он ум твой. Какой- никакой, а есть. А не будет Галковского, так и ничего не будет. Так что, брат, прости. «Дело господское».